Recommended Posts

Эти тексты мне были переданы после последней терапии синдрома старения со словами: "Все равно довести до печати не смогу, а текст - вроде бы - не плохой..."

Я чуть-чуть эти тексты подправил и предлагаю Вашему вниманию. Может быть и Вам это понравится не меньше, чем мне.

Но, уж извините, выкладывать буду не сразу, а по частям. По мере внесения правок.

Share this post


Link to post
Share on other sites
[b]День первый. Начало.[/b]

В этот раз все было совсем иначе. Прежде всего, привезли нас совсем в другой санаторий. Красивее, добротнее прежнего. Накормили обедом, собрали в небольшом зале, и самый главный начал говорить.
Разговоры этого главного мне еще в прошлый раз не понравились: уж больно внимательно его моя жена слушает. Я понимаю, столько лет женат, мог бы и не обращать внимания. В конце концов, меня же не обижает, что в театре жена актеров слушает, не обращая на меня никакого внимания. А здесь – как-то напрягает.
И вроде бы, ничего такого этот ихний главнюк собой не представляет. Толстоватенький такой мужчинка… Росточком пониже меня будет… Ну, может и не пониже, но и не выше, прямо скажем. А как говорить начнет, прямо влипаешь… Вроде бы обычные вещи рассказывает, о как-то необычно. Я сам заслушиваюсь…
А потом как взгляну на жену, как увижу ее заинтересованный взор… Ревность и закипает. Я ведь хорошо эти штучки знаю. Я-то с женой уж сколько лет знаком. За это время я ей все мои байки и анекдоты рассказал. Все тайные мысли и мечты выложил. Ну, скажите, что нового я ей сказать могу?
А этот мужчинка, он не умнее и не эрудированнее меня. Он просто новые байки рассказывает. Для моей жены новые, конечно. А так, вполне обкатанные байки, гладенькие такие – не придерешься. Вот жена рот-то и разевает. Смотрит на этого мужчинку, как сектанты на гуру. Так семейные проблемы и начинаются…
Как с этим бороться – я знаю. Надо просто оказаться умнее, сильнее и талантливее, чем этот главнюк. Интереснее надо оказаться. И не потом, когда приедем домой, а прямо здесь и сейчас.
В первый день это, конечно, не получится. В первый день надо просто обозначить позиции и показать, что я тут умные вопросы задаю. По-праву пациента, оплатившего свое лечение. Подтвердить свой статус, так сказать. Статус самого умного и главного хоть в чем-нибудь. Хоть самого главного пациента, например. Ведь чтобы с главнюком бороться, надо тоже что-нибудь возглавить. А то будешь как Моська, которая лает на слона. Лает и лает, а ее никто не поддерживает… Так дела не делаются и победа не куется. Без поддержки масс. А вот когда поддержка появится, тогда и поборемся. Не один на один: это же Вам не цирк, в конце концов. Поборемся мы так, чтобы наши (пациенты) были против ихних (кто там за главнюка останется).
Главнюки, они самонадеянные обычно. Они думают, что в одиночку сильнее всех. Вот тут-то, когда ихний главнюк решит в одиночку против меня побороться… Против меня, за которого все наши… Пациенты то-бишь. Тут-то я ему и дам.
Побеждать, как говориться, никогда не поздно. Можно даже в последний день победить. Когда этот мужчинка уже все сделает и скажет. И останется только возглавить благодарности или негодование всей пациентской братии. Это уж как получится. Но…
Но для этого надо всю пациентскую братию возглавить. Хоть каким способом. Можно на гитаре у себя в номере играть, можно по вечерам всех мороженым кормить… Только опасно это. Так можно поступать, если один приехал. Без жены, которая смотрит на этого главнюка как девочка Элли на Гудвина великого и ужасного. И ждет чудес необыкновенных. Чудеса может и будут. И может быть даже от Гудвина. Но я-то тут причем? А если я все эти чудеса не возглавлю и не закажу, то местный Гудвин мигом лучше меня окажется. Со всеми вытекающими последствиями.
Я понимаю, что ревновать плохо. Что жене надо доверять. Но… Я не против доверять жене, когда она на меня влюбленными глазами смотрит. А не на Гудвина какого-то. Когда жена смотрит влюбленными глазами на некоего постороннего Гудвина, тот должен благоговеть. И бросаться ухаживать за моей женой… Иначе окажется, что она не самая лучшая и выдающаяся. И как после этого жить, если этот подлый Гудвин женат или еще кого-нибудь приметил? Да и какое мне дело до личной жизни какого-то Гудвина, если моя жена влюбляется прямо на глазах… И дальше – одно из двух: либо этот Гудвин – человек порядочный. И тогда все будет выглядеть, будто ему на мою влюбленную жену просто наплевать. Ей-то каково? А мне? Это же оскорбление…
А еще хуже, если этот Гудвин попадет под очарование моей жены, что обычно и происходит. И как мне быть тогда? Чувствовать себя человеком второго сорта? Мужем про запас?
Нет, таких Гудвинов надо как-то с самого начала блокировать. А то, не дай бог что-то приглючит… Потом-то жена опомнится, она девочка умная и в Гудвинах хорошо разбирается. Но это потом будет. А до этого «потом» еще надо дожить. Причем, дожить так, «чтобы не было мучительно больно…» В общем, давненько я в такие передряги не попадал. Аж молодостью повеяло, когда надо было быть самым лучшим в любых обстоятельствах… И без перерывов на обед и выходных. М-да, хорошая вещь молодость…

[b]Вступительное слово Гудвина.[/b]

А Гудвин этот довольно интересные вещи стал рассказывать. Про болезни. Сначала он байку рассказал про теорию Дарвина. Про естественный отбор, где «на исторический ринг» в течение миллионов лет выходят друг с другом сражаться особи человеческие. А поскольку отбор естественный, а не соревнования какие-нибудь, то сражаются эти особи «по-серьезному». До смерти одного из соперников.
И, естественно, что потомство оставляет только тот, кто в этой схватке не погиб. И потомство это обладает только признаками той особи, которая «побеждает в этой исторической схватке».
Собственно, это он – Гудвин – проводил с нами такой мысленный эксперимент. Как у древнегреческого философа Платона. А мы-то и уши развесили, когда Гудвин местного разлива предложил нам начать думать, как Платон. Мол, мы ведь не глупее, чем всемирно известный… В общем, лапшу нам на уши этот Гудвин вполне профессионально вешал…
В этом мыслительном эксперименте про естественный отбор (как у Платона!!!) особи человеческого вида очень сильно различались между собой. Эти особи были из двух разных племен. В первом племени у людей не было ничего лишнего. Они так и выходили «на ринг естественного отбора» - без лишнего, в одних трусах.
Во втором племени особи были запасливые, жадные и «думающие о перспективах». У людей этого второго племени было много разной всячины, припасенной «на черный день». Вот и приходилось этим вторым «выходить на бой» со всем своим запасцем: с рюкзачком, с авоськами, в шляпе, в валенках и с прочим совершенно необходимым в жизни скарбом.
А теперь собственно мыслительный эксперимент (как у всемирно известного древнегреческого мыслителя Платона). Пусть эти два племени так сражаются несколько тысяч лет. И какое из племен победит? Вопрос риторический, конечно. Победит то племя, которое наиболее приспособлено к борьбе. И у которого нет ничего лишнего, этой борьбе мешающего.

Вывод довольно простой. Особенно если учесть, что Гудвин этот заставил нас самих к этому выводу придти. И спорил еще с нами… мол, как же так… Что, мол, и запасов на зиму делать не надо? Особенно, если ты врач или инженер… И в сельском хозяйстве и в хранении продуктов не понимаешь ничего…
В общем, мы ему сами доказали, что ничего лишнего у современного человека нет, и быть не может. Поскольку он, современный человек, и мы вместе с ним – это вершина естественного отбора!!! А что, приятно лектору что-нибудь доказать…
Я, как Вы понимаете, это доказательство и возглавил. И доказал. И покричал в меру, и повеселился, и жену повеселил. Пока не выяснилось, что все это было провокацией Гудвина. Потому что он, в конце-концов, задал весьма неприятный вопрос: «А что», - спросил этот Гудвин, - «Болезни тоже не являются лишним у человека?» И пальцем на меня показывает. Неприлично так, между прочим. Не люблю я, когда на меня пальцем показывают. А лектор-Гудвин еще и головой кивает, и показывает, что именно мне на этот вопрос отвечать. Перед лицом жены, между прочим…
Я к таким штукам привык уже. Вот только что ты главный, и вдруг раз… Что-то такое случается, и ты в полном… Бывает… Но что обидно, здесь-то все было заранее спланировано. Специально для таких, как я… А жена смотрит на меня… И в глазах у нее надежда… Что я опять что-нибудь умное скажу… И окажусь сильнее и умнее этого Гудвина местного…

Смотрю я на это все, и очень быстро соображаю. Соображаю, что есть у меня три выхода… И обдумать каждый из них я точно не успею за то время, пока от меня ответа ждут… Зато, понимаю я про себя, у меня появился шанс выйти к доске... И занять место лектора… А потом дать ему (Гудвину) какое-нибудь поручение. Ведь у доски всегда главный стоит? Во время лекции?

Выхожу я к доске, отнимаю у Гудвина фломастер, которым тот писал, и говорю: «Есть у нас три разных способа отвечать на этот вопрос…
Первый способ – это согласиться с нашим уважаемым лектором и сказать: «Да, действительно, исходя из логики Платона, которая была нам предложена, болезни людям полезны. Хотя мне лично такой ответ не нравится, так как ставит меня в глупое положение. Я ведь лечиться приехал, то есть избавляться от болезней.
Второй способ – это признать, что логика Платона, а заодно и Дарвина, здесь не работает. Так как всем известно, что болезни – это плохо. И от них, от болезней, надо избавляться. Такой ответ мне тоже не нравится, так как заставляет отказаться от логики и теории Дарвина, что приведет нас в компанию экстрасенсов и прочих, не умеющих думать логично.
И третий способ состоит в том, чтобы заставить говорить нашего уважаемого лектора. Ведь он не просто так спровоцировал эту ситуацию. Он к ней готовился… И, стало быть, как профессионал высокого класса, знает ответ на этот вопрос. И нам осталось всего лишь этот ответ выслушать, а не ставить друг друга в глупое положение…»
Тут я к залу обратился с вопросом, мол, никто меня поправить не хочет? И все как-то неуверенно промолчали. А я и говорю в сторону Гудвина: «Вот видите, зал меня поддерживает. Так что мы уж Вас просим…» И стал в ладоши хлопать. И в зале меня человек несколько поддержали – в ладоши-то легко хлопать… И бог с ним, с лектором, что он на меня коситься стал как на высокопоставленного придурка. Главное, что жена опять на меня стала смотреть, а не на этого клоуна. Ну ладно, не на клоуна… На профессионального преподавателя, хорошо владеющего предметом… И преподающего интересно… Но ему бы проследить еще и за тем, чтобы моя жена на меня смотрела влюбленными глазами. А не на него. И все бы было в самый раз.

[b]Продолжение вступительного слова Гудвина.[/b]

Первый раунд я у Гудвина выиграл. И внимание жены себе вернул. Но первый раунд – это еще не весь бой. А Гудвин – он вовсе не дурак. Он начал глазами по залу ерзать. Искать, перед кем же я выдуриваюсь? А если не выдуриваюсь ни перед кем, то может я просто придурок с комплексом неполноценности? Ведь я же реально ему работать мешаю. А зачем?
Смотрю, умный Гудвин «выцепил» глазами мою жену. Все понял, улыбнулся… Уже моей жене улыбнулся… По-мужски… И я понял, что раньше была только присказка. А сказка вот сейчас уже начнется…
А Гудвин у моей жены спрашивает: «А Вы как считаете, какой вид ответа правильный…» Мол, как Вы скажете, таким путем мы дальше и пойдем… Было бы моей жене шестнадцать лет, так он бы и выиграл таким примитивным способом. Но моей прекрасной жене такие штучки еще в школьном возрасте надоели. Она встала по-королевски, осмотрела зал… И поняла, что Гудвин сейчас начнет ее на меня натравливать. Чтобы потом помирить и стать опять самым важным главнюком. Мерзкий приемчик, я Вам скажу. Но работает. Была бы моя жена помоложе, так этот Гудвин меня с ней поссорил бы, как пить дать. И не сделаешь ничего…
Стою я у доски, смотрю на это безобразие и жду… А жена моя мягко так и говорит: «А что принято делать, когда у бойцов на ринге сложная ситуация?» И на нас с Гудвином показывает. «Обычно», - говорит, - «Джентльмены в обстоятельствах, с которыми сами не справляются, пропускают вперед женщин. Если, конечно, джентльмены хорошо воспитаны. Вы», - говорит, - «Тоже так хотите поступить? Оба?»
И я понимаю, что это моя жена нас сейчас с Гудвином помирит. Других вариантов и быть не может. Да и Гудвин это понимает, судя по глазам. И я начинаю спасать Гудвина. А что, вполне себе повод помириться. Я ведь зла на него не держу. Это ведь его лекция. А то, что мы вдвоем с женой его «сделали», так не он последний…
Делаю вид, будто с женой и не знаком вовсе. И говорю: «А действительно, ведь бывают полезные болезни. Например, когда мускулы болят после тренировки», - и живот так слегка втягиваю, грудь выпячиваю и встаю боком к аудитории. Рядом с лектором, чтобы сравнить можно было.
А тот даром что научник, в таких штучках разбирается. Он говорит: «Да-а-а, а еще очень интересен феномен увеличения роста у взрослых людей как общий показатель улучшения здоровья…» И при этом нагибается, кладет свой фломастер на стол, а потом выпрямляется. И так как-то вытягивается весь… И подходит ко мне поближе. И всем видно становится, что он ростом чуть выше меня…
Я бы тоже мог вытянуться, но тогда пришлось бы воздух выпустить и живот втянутый выпучить обратно. А так стоим мы с Гудвином у доски как два дурака на конкурсе красоты… Очень забавное зрелище, как я понимаю…
В общем, я и этот раунд выиграл. Потому что воздух выпустил первым. С шумом таким, демонстративно. И говорю, а у меня еще и бицепсы… И руки согнул картинно… А жена смеяться начала… И лектор тоже… И зал… А потом Гудвин стал дальше лекцию читать. Уже в теплой и дружественной обстановке.

[b]Чем нас этот Гудвин пугал.[/b]

Рассказывал этот Гудвин довольно интересные вещи, как ни странно. Уж на что я лекции не люблю, а здесь прямо заслушался. Может быть потому, что рассказ был про то, что меня лично касается?
Честно говоря, рассказывал Гудвин обычную врачебную байку про то, что «лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным». Но рассказывал он эту байку довольно странным способом. Сначала он рассказал, отчего люди умирают. По его, Гудвина, мнению, люди умирают оттого, что у них перестает работать мозг. Голова работать перестает, и все кончается… И виноват в этом, как ни странно, естественный отбор. Не какие-то там умные стволовые клетки или антиоксидатны, в которых сам «черт ногу сломит»… А простой и понятный естественный отбор… Тот самый, который Дарвин придумал.
Дело оказалось совсем простым и страшненьким, как все простые и правильные объяснения. Когда рассказчик перестает прятаться за научные выкрутасы, и говорит по-простому. А дело тут вот в чем оказалось.
Клетки мозга – нейроны – сами по себе думать и реагировать не могут. Они могут управлять человеком только в том случае, если соединятся в специальную сеть, вроде компьютерной. Оказалось, что в мозгу есть даже специальные механизмы, чтобы клетки мозга сплетать в такой «биологический компьютер».
Так вот, создание такого компьютера - такой сети из нейронов – происходит не всегда. Происходит это лишь в те моменты, когда человек приспосабливается к чему-то новенькому. К такому, чего он раньше не видел и в чем раньше не участвовал. Например, когда ребенок в школу идет первый раз без мамы с папой. Или женится... Или заканчивает институт и становится начальником какой-нибудь фиговины…
В общем, когда старые навыки и привычки перестают работать, мозг начинает приспосабливаться. Начинает вырабатывать новые привычки и рефлексы. И новую модель поведения, конечно. А для этого в мозгу у человека должна образоваться новая программа, наподобие компьютерной.
К сожалению, эта новая программа в мозгу может сформироваться единственным способом: за счет создания нового объединения нейронов. И, соответственно, за счет построения новой сети из этих нейронов: нового «клубочка», в котором нейроны друг с другом связываются в новую «программу» реагирования: сначала в детскую программу (когда человек в школу пошел). Потом в юношескую (когда вместо игр и уроков начинает за девочками ухаживать). Потом во взрослую (когда игры и развлечения кажутся не такими интересными, как зарабатывание денег, например)…
Честно говоря, это все я и по телевизору слышал. А не слышал я самого важного, как оказалось. Не слышал я ответа на вопрос: «Что случается с использованными нейронами?» Оказалась весьма банальная вещь. А с использованными нейронами не случается вообще ничего!!! Они оказываются как бы на помойке. Потому что для повторного использования этих нейронов необходимо старый компьютер (старый клубочек) разобрать на части. Расцепить старые связи нейронов. А этого не происходит никогда. По очень простой причине не происходит: на это у организма нет времени!!! Потому что если организм этим займется, ему придется отвлекаться от других дел: от ухаживания за девочками, от зарабатывания денег, от накачивания мышц и прочих важных и приятных дел. Соответственно, если организм будет старые «клубочки» разбирать на части, то за это время у него и девочек уведут, и деньги тоже уведут, и вообще все у него кончится… Естественный отбор произойдет, так сказать. Вот организмы и не заботятся о том, чтобы старые нейроны использовать повторно. А просто «хватают» что сталось, и сплетают из них новые нейронные сети. Чтобы на новые ситуации реагировать.
И чем чаще у человека происходят в жизни новые события, стрессы и радости… Чем чаще меняются жизненные обстоятельства (пусть даже обстоятельства и улучшаются), тем чаще нужны новые способы реагирования и поведения… И тем чаще нужны новые «клубочки из нейронов».
А нейронов-то в мозгу не так уж и много!!! За всю жизнь можно «сплести» примерно двенадцать новых нейронных компьютеров. А потом – все. Пользуйся только тем, что уже есть. И на новые ситуации не рассчитывай… Ведь уже ничего нового в твоей жизни не будет, потому что нечем тебе на это новое реагировать. Ни на новых знакомых и друзей, ни на новую работу, ни на новые игрушки вроде кайтсерфинга, интернет-бизнеса и параглайдинга. Да и вообще, Вы не замечали, что полные придурки живут дольше приличных людей? Бывают исключения, конечно. Но не часто. Придурки, они и сейчас живут как при Брежневе. Суются всюду, советуют умным людям, жить мешают… И ничего понимать не хотят, сколько им не объясняй. А все потому, что нейронные «клубочки» у них маленькие. Как раз размером для тупенького придурка. Зато таких «клубочков» у них много. Ведь чем меньше клубочки нейронные, тем больше их из целого мозга построить можно… Вот такая петрушка…

[b]Чего нам этот Гудвин наобещал.[/b]

Так убедительно Гудвин все это рассказывал, что нашлись желающие записаться в придурки. А что, жизнь длиннее, приспособительные способности выше – ведь «клубочков-то нейронных» больше… Хоть и придурошных.
В общем, пришлось Гудвину кандидатов в придурки отговаривать от жизни такой. Именно придурки, по словам Гудвина, всегда живут жизнью человека бедного и больного. А мы здесь собрались, как Гудвин сказал, чтобы быть здоровыми и богатыми.
Тут, конечно, шум поднялся. Дядька сзади бузить начал, что умные – это с большими нейронными сетями. А придурки – с маленькими. И, мол, дядьке этому понятно, что большие нейронные сети и ума придают, и денег, и прочих достоинств. Но ведь, как Гудвин недавно сказал, от большого ума люди помирают быстрее!!! И что, мол, дядька этот уже все деньги заработал. Теперь пора и о здоровье подумать. Можно, мол, и в придурки записаться. Жизнь-то, одна…
Тут Гудвин стал с дядькой разговаривать ласковым голосом, как психотерапевт с сумасшедшим. Говорит, а известно ли уважаемому оппоненту – это он так к дядьке обратился – что регенерация систем и органов также проходит под управлением мозга? И что если мозг со своей работой не справляется, то человек погибает?
Дядька кричать начал, что он тоже книжки читал. И что у человека можно полмозга отрезать, а он здоровым останется… И что в войну лоботомию делали, а люди только здоровее становились… Хоть и придурошнее, конечно… В общем, дядька кричал и на лоботомию напрашивался. А Гудвин, сразу видно, по образованию психотерапевт. Чем громче на него орешь, тем мягче и ласковее он разговаривает. Я так не могу. Я бы тоже наорал. А Гудвин ласковый такой… Как будто и впрямь на лоботомию уговаривает… В общем, пока этот дядька с задних рядов орал, Гудвин успел целую историю рассказать. Будто бы на дядькины крики отвечая.
По словам Гудвина получилось, что мозг – штука весьма неоднородная. Там, оказывается, есть разные отделы. Лобные доли, например, отвечают за мышление. И если их отрезать, то ничего страшного не произойдет. Человек просто думать не сможет. А все остальное будет хорошо работать.
Еще есть зона, отвечающая за зрение. Есть зона, отвечающая за слух, есть – за движение, есть – за нюх… И эти зоны, как Гудвин сказал, организмом не управляют. А только посылают «куда надо» важную информацию. Управляет организмом именно та часть мозга, куда информация стекается. И эта часть мозга живет по своим законам. Именно эти законы нам, мол, сейчас и рассказывают.
Дядька с задних рядов орать не перестал, но слегка утих. Как бы громкость убавил. А Гудвин, воспользовавшись моментом, лично ему и говорит. Вот Вы, говорит, умнейший же человек. И бесстрашный, раз готовы свои мозги под лоботомию подставить…
Дядька аж рот разинул от изумления… Ведь действительно вышло, что он на лоботомию напрашивается, а лектор его отговаривает… Народ в зале захихикал тихонько, а Гудвин продолжает.
Вот, говорит, как умного и смелого человека я Вас и спрашиваю, с чего надо начинать изучение таких сложных вопросов, как работа мозга? И смотрит на дядьку. И молчит. И дядька молчал некоторое время. А потом смутился, сел на стул и пробурчал что-то, что это не его вопрос. Что это лектору, мол, виднее…
А Гудвин заулыбался и говорит дядьке, что тот молодец. Что правильно он – дядька – рассудил. Что решать такие сложные вопросы надо не за счет лоботомии. А за счет изучения практического материала. Например, за счет изучения того, как устроены были мозги великих людей, например. Которые еще и прожили достаточно долго. Вот, говорит, мозг Эйнштейна был очень интересно устроен. У него, говорит, теменные зоны очень были очень необычными. Извилины там были устроены не так, как у прочих людей.
А мозг Никола Тесла неизвестно как был устроен. И мозг Менделеева… И мозг Марии Кюри… Потому что только Эйнштейн догадался оставить свой мозг для изучения. И еще Ленин. Но мозг Ленина в научных статьях почти не описывают. В отличие от мозга Эйншейна…
И как-то Гудвин все это сказал ловко, что дядька с задних рядов себя Эйнштейном и почувствовал. Да и я тоже, честно говоря, что-то странное ощутил. Как будто мне пообещали сделать таким же умным, как Эйнштейн. Все-таки этот Гудвин точно психотерапевт, наверное.
Тут-то я и не вытерпел. Как же так, говорю. Что-то у Вас, товарищ лектор, концы с концами не вяжутся. То Вы говорили, что придурки живут долго. Дольше обычных людей. А только мы Вам поверили и решили стать придурками, Вы нас отговариваете. Где логика?
Конечно, придурком быть плохо, тут мы с Вами согласны. И денег не заработаешь, и болеют придурки часто. Потому что мозгов у них не хватает. Но жить-то хочется… А Вы нас отговариваете почему-то. Вы уж, товарищ лектор, как-то объяснитесь попонятнее. А то я и без Вашего лечения начинаю ощущать себя полным придурком. И, надо сказать, мне это совсем не нравится.

[b]Верить или не верить.[/b]

В общем, ситуация в зале сложилась напряженная. А лектор – Гудвин как бы и не смутился совсем. Говорит, что не стоит никому на слово верить. И ему тоже верить не надо. А надо проверять любые идеи. И правильно бы было, если бы вопрос иначе ставился. Позитивно.
И на меня смотрит в упор, как будто это я должен позитивно вопросы ставить. Но я-то уже видел, как этот Гудвин разговаривает. Главное не сдаваться и не поддаваться на его провокации. Да и что там такого сложного, с лектором поспорить. Да я его разведу на самые дурацкие обещания… Надо только себе представить, что он не лектор, а просто пришел мне продавать что-нибудь. Да я с такими почти каждый день разговариваю. Вот и посмотрим, кто тут умнее окажется… Напрягся я, встал со стула чтобы снизу вверх не говорить, и спрашиваю:
- Как я понял, говорю, Вы пытаетесь нам доказать что-то. Что-то «необычное» очень. Например, что быть здоровым и богатым лучше, чем бедным и больным. И даже создали чувственно–психологическую окраску своему доказательству. Мол, бедные и больные – это придурки. Так я Вас понял?
Гудвин головой кивает и улыбается довольно. Мол, вот нашелся в зале умный человек. Того и гляди похвалит меня. Как будто мне в жизни похвал не хватает.
А Гудвин заметил это мое сомнение, и стал дальше психотерапевтические приемчики применять. Говорит, мол, пока Вы ничуть не ошибаетесь. И смотрит на меня так, как будто я вот сейчас и ошибусь. Гад такой.
Я завелся слегка, но виду не подаю. И дальше говорю:
- А дальше должен быть вывод, что быть умным не только выгодно, но и полезно в смысле здоровья и долгожительства. Хотя естественный отбор этому препятствует. Правильно я Вас понял?
Лектор – Гудвин улыбкой растянул рот аж до ушей. Комплименты стал говорить, хвалить меня. Чуть в ладоши не захлопал. В общем, стал всячески возвращать себе лидирующее положение. Ведь, как я понял, возразить ему было нечего. Все я правильно сказал. Вот и стал Гудвин меня хвалить. Мол, кто хвалит - тот и начальник. Я тоже так делаю, когда сказать нечего.

[b]Чем вся эта дискуссия закончилась.[/b]

Ну, дальше мы немножко повыпендривались. Комплиментов друг другу наговорили. А потом дядька с заднего ряда нас обоих обругал. Что, мол, надо задачу решать, как бороться с естественным отбором. А мы тут треплемся и комплименты говорим. Нам стало стыдно, и я сел на место. А Гудвин начал дядьке с заднего ряда объяснять простые вещи.
Стал Гудвин говорить, что самое интересное начинается не вопреки, а благодаря естественному отбору. Что к некоторому моменту жизни у человека все нейроны головного мозга будут использованы для строительства нейронных сетей. Локальных таких комочков нейронных.
Каждый из этих комочков когда-то управлял всем организмом целиком. Например, один из таких комочков управлял организмом, когда тому было три года. Этот комочек учил организм ходить, к горшку приучал… И, в конце концов, этот нейронный комочек решил все задачи, стоящие перед трехлетним организмом. А дальше произошло очевидное: этот нейронный комочек стал не нужен. И был отправлен отдыхать. На помойку был отправлен, если уж точно говорить. Ведь расплетать этот комочек на отдельные нейроны не позволяет естественный отбор. А доверять ему дальнейшее управление организмом неразумно. Ну, не справится он ни с десятилетним, ни с двадцатилетним, ни с более зрелым организмом. Вот и выходит, что здесь естественный отбор принуждает организм к жертве. Принуждает к тому, чтобы оставить в покое этот отслуживший свое нейронный комочек.
Так дело продолжается, если верить Гудвину, до самой старости. До тех пор, пока все нейроны не «спутаются в комочки». А вот дальше-то и возникает, согласно Гудвину, безумно интересная возможность в жизни человека. Возможность эта заключается в решении очень простой задачки.
Вот, например, свободных нейронов в мозгу человека больше не осталось. Обычно это случается годиков эдак в пятьдесят – шестьдесят, если в жизни у человека больших стрессов и тяжелых болезней не было. А если стрессы или болезни были, то все может произойти значительно раньше. Лет чуть ли не в двадцать.
Так вот, свободных нейронов в мозгу человека больше нет. А жизнь подбрасывает какую-то очень новую ситуацию: новое назначение (как у Лужкова, когда его мэром Москвы сделали в пятьдесят с лишним лет), новую работу, новых друзей и прочее. Можно, конечно, отказаться. Сказать себе, что старый уже, больной, ничего не смогу… Да и текущие дела заедают… И дальше все, как предполагает естественный отбор: уютный гроб, тихая приятная музыка и долгие комплименты от друзей, врагов и любящих родственников.
Но иногда бывает и иначе. Особенно если пользоваться правильной медициной. Японской, американской или, вот, российской.
А медицина эта решает очень простую задачку. Идеологически простую, конечно. Задача эта звучит так: пусть в мозгу у человека «живет» десять – двенадцать нейронных комочков. Каждый из этих комочков в свое время управлял всем организмом и был вполне полноценным человеком. Один комочек был полноценным двадцатилетним человеком, другой – полноценным пятнадцатилетним… Но вот теперь возникла ситуация, с которой ни один из этих (в прошлом) полноценных людей, справиться не может. Скажем, назначают человека папой римским. Происходит это не раньше, чем в шестьдесят восемь лет. Когда никаких уж свободных нейронов в принципе быть не может. И как быть? Отказываться от должности? Среди кардиналов–католиков таких дураков нет. Правда есть придурки, которые пытаются решить задачи всей католической церкви, пользуясь старыми нейронными комочками. Ведь свободных-то нейронов у них в мозгу уже нет. Таких быстро с поста папы римского убирают. Или они сами умирают по понятным причинам. Но некоторым удается стать настоящим папой римским. И здоровья у таких как-то вдруг прибавляется, и ума…
С папой римским – это бог с ним. А вот у Лужкова после избрания и сил, и ума явно прибавилось. Ведь он двадцать лет Москвой руководил. За такой срок Брежнев успел не только заболеть чем попало, но и с мозгами у него что-то произошло. А Лужкову хоть бы хны. Это как так? За счет каких-таких физиологических механизмов семидесятилетний человек так энергичен, умен и здоров?
Тут Гудвин остановился, помолчал, а потом стал в зал пальцем тыкать и вопрос задавать: мол, у Вас идеи есть? А у Вас? И Вы тоже ничего умного не скажете?
Я было хотел опять выпендриться, а потом решил иначе поступить. Как в школе. Я просто нагнулся и стал на ботинке шнурок завязывать. Меня и не видно стало. А то ведь, как я понимаю, это такой специальный момент в лекции. Такой заранее запланированный момент, когда всех спорщиков и выпендряк вроде меня можно выставить дураками. Ответ-то окажется совсем простой, а сообразить сразу не получится. Вот и будут потом смеяться над всеми, на кого лектор пальцем покажет.
Так оно, собственно говоря, и произошло. Гудвин меня не обнаружил (я под стулом шнурок завязывал). И прицепился к дядьке с заднего ряда. И всю свою неистраченную злость стал Гудвин на этого несчастного дядьку выплескивать. Мол, задачка-то для детского сада. Мол, и школьник догадается… Все, мол, элементарно…
Я уж даже догадался, чего от нас Гудвин хочет. Действительно, просто же все. Если есть несколько человек, ни один из которых задачу решить не может. Например, ни один не может тяжелое бревно поднять. То надо просто – напросто попробовать поднять это бревно всем вместе…
Хотя насчет бревна – это я так, для образности. Придумать задачку, которую один нейронный комочек решить не может – это просто. А вот чтобы эту задачку два комочка решили - тут еще очень даже задумаешься. Особенно, когда Гудвин на тебя орет и думать спокойно мешает. В общем, дядька с заднего ряда ничего путного так и не придумал. И сидел пунцово-красный, как после бани. А народ весь дядьке сочувствовал. Ведь каждый мог на его месте оказаться…
Тут я из-под стула вылез с завязанными по нескольку раз шнурками. Гудвин-то как обрадовался, я даже сказать не могу. У него прямо на лице было написано, что мне сейчас по полной программе достанется. Он на меня пальцем показал и говорит: «А вот Вы что думаете по этому поводу?» И пальцем в меня так и тычет…
А я честно ему и говорю: «Ничего подобного я не думаю, и не надейтесь!!! Меня», - говорю, - «Интересует совсем другой вопрос. Неужели», - говорю, - «Действительно можно взять два нейронных комочка и заставить их решать одну совместную задачу? И это», - говорю, - «Уж Вы мне отвечайте на такой вопрос?»
Гудвин подумал немножко и попросил меня пример привести, что это я такое имею в виду? Какие два комочка, какие задачи?... Ну, я подробненько все рассказал. И про Лужкова, и про бревно… И честно признался, что красивого примера придумать не успел, когда два нейронных комочка могут сделать то, что ни один из них не может. И попросил у Гудвина помощи в этом вопросе. В вопросе придумывания примера, разумеется.
Гудвин пример привел (чудной пример, на лекции все понятно было, а сейчас опять как-то мутновато). А потом стал отвечать на вопрос: «Любые ли два нейронных комочка могут совместно решать общую задачу?» И вопрос этот Гудвин мне приписал. Как будто я об этом спрашивал. Я не спрашивал, конечно. Не догадался. Но Гудвин так меня за этот вопрос хвалил, что я и отнекиваться не стал. Приятно же, когда тебя перед всем залом хвалят. А что, только я из всего зала догадался под стул спрятаться и придумать правильный ответ. А остальные не догадались. Так что пусть меня хвалят. Заслужил.
[b]Неужели это возможно?[/b]

А вот на вопрос про два нейронных комочка Гудвин отвечать подробно не стал. Да и то, устали все уже. Сказал только, что произвольные нейронные комочки не подходят. И что нужна диагностика соответствующая. А диагностику эту нам сейчас и покажут. Прямо после ужина. На чем лекция и закончилась благополучно. Для меня благополучно. А вовсе не для дядьки из заднего ряда. Дядька этот и в столовую пошел пунцовый, как маков цвет. Еще бы, его так не унижали, небось, уже лет двадцать – тридцать. Да и то, нечего было высовываться, в конце концов.

Share this post


Link to post
Share on other sites
[b]Первый день, после ужина.[/b]

Я зря надеялся, что после ужина нас опять будет развлекать лектор – Гудвин. Ничего подобного: после ужина нам просто показывали диагностическую технику. Желающим, конечно.
Посреди комнаты стояло довольно угрожающее устройство, подвешенное на мрачной серой раме. Рама возвышалась над креслом, в которое я и уселся. А что, в комнате было только одно кресло и много стульев. Естественно, что в кресло сесть так и подмывало. Я и уселся. Только уселся, как спинка начала опускаться, а ноги – подниматься. И секунд через двадцать оказался я в лежачем положении, выбраться из которого не так уж и просто. Да стыдновато как-то. Я было начал выкарабкиваться, руками и ногами замахал… Но, судя по ехидным лицам вокруг меня, уж больно смешно это все получалось. Я и сделал вид, будто все идет как надо. И что я тут самый умный и продвинутый. И что только я знаю, что дальше должно происходить.
Только кресло закрепило меня в лежачем положении, как над ним обнаружилась зловещего вида штуковина: здоровенная бандура, похожая на пулемет с лазерным наведением. Лазер тоже имел место. И светил этот лазер непосредственно в пациента. Вот мне было бы интересно на все это смотреть со стороны. Если бы из кресла только выбраться.
Симпатичная девочка, управляющая всем этим великолепием, навела лазерный прицел прямо мне в лоб. Серая, мрачная бандура при этом жужжала и ездила по стальной раме, издавая не самые успокаивающие звуки. А девочка нежным голосом объясняла, что наводится прицел не только мне в лоб. Еще прицел наводится и глубину, на которой будет происходить диагностика. Прямо под лобной костью, говорит, будем проводить измерения…
Дядька с задних рядов, который во время лекции так активно напрашивался на лоботомию, сразу начал довольно громко и нагло хихикать. Мол, вот этим-то устройством лоботомию и производят… И стал допрашивать девочку, какие-такие локальные операции проводятся прямо под лобной костью пациента?
Девочка сказала, что устройство это позволяет измерять уровень глюкозы в той точке тела, куда оно направлено. И рассказала про американский аналог этого прибора – позитронно-эмиссионный томограф, где пациенту делают укол радиоактивной глюкозы. А потом просто следят за радиоактивным излучением из головы пациента. И говорит, все тоже самое, но без радиоактивности и уколов.
Ехидный дядька еще хотел потрепаться по поводу лоботомии, но ему не дали. Людям же интересно стало, и вопросы посыпались. Оказалось, что позитронно – эмиссионный томограф в Москве только один, из диагностика в нем – весьма дорогая. Да и очередь туда – полгода. А тут нам так вот запросто… И без радиации…
Но больше всего интересовало всех – зачем нам такая диагностика? Что о нас врачи узнать такого собираются, что надо исследовать количество глюкозы под лбом? В том самом месте мозга, где мышление происходит.
Вот тут-то девочка нам и объяснила, что запланированное лечение потребует от пациентов большой активности мозга. Необычно большой активности, к которой мозг не привык. А мозг, как девочка сказала, потребляет только глюкозу. Если, например, заставить мозг мыслить, то потребление глюкозы увеличится. А если мозг должен будет долго работать, то глюкозы понадобится много. Вот и надо перед лечением проверить – может ли организм пациента вырабатывать столько глюкозы, сколько для лечения потребуется?
Дядька ехидный опять пытался пошутить про что-то не слишком для меня приятное, но ему не дали. В конце концов, время уже было позднее, да и хотелось чего-то конкретного. Посмотреть что-нибудь. Или сделать. Вот мы и начали.
[b]
Измерение глюкозы.[/b]

Сначала все было как обычно, когда врач пациента исследует на умном приборе: пациент лежит себе спокойненько, а врач с умным видом рассматривает картинки на экране. Здесь все почти также начиналось. Только девочка, которая всей этой красотой управляла, еще и рассказывала про появляющиеся на экране графики. А на экране было, собственно говоря, всего два графика: один красный, другой зеленый. Зеленым, как я понял, обозначался уровень глюкозы в моем мозгу. Там, куда девочка лазерный прицел навела. А красный график изображал уровень отходов от переработки глюкозы. Отходы от процесса мышления, так сказать.
Девочка еще называла эти отходы очень умными словами. Мол, это «конечный метаболит глюкозы…» Я поначалу никак понять не мог, зачем измерять еще и уровень отходов. Но поспрашивать мне не дали. Сказали, что мое «мышление должно контролироваться, как и прочие параметры работы мозга!!!» Я, было, хотел пошутить. Но ехидный дядька с заднего ряда гадостей и без моей помощи наговорил. Так что я сделал умное лицо и попросил не мешать мне мыслить. Вот так.
Тем более, что девочка первичный уровень глюкозы уже измерила… Для мозга в неактивном состоянии, как она сказала. Хорошо, что я шутить не стал. А то бы дядька с заднего ряда рассказал бы про меня всем присутствующим… И про шутки мои, когда мозг у меня в неактивном состоянии. Точно рассказал бы… Он, как я понял, совсем балбес. Ради красного словца на все готов. И совсем даже не понимает, что ему-то тоже когда-нибудь в кресле придется оказаться. Добрее надо к людям быть. Особенно ко мне надо быть и добрее, и ласковее. А то ведь я готов простить глупые шутки почти любому постороннему, если этих гадостей моя жена не слышала. А уж если слышала, то не обессудьте…
Ну, и ладно… Девочка сказала, что глюкозы у меня в мозгу вполне достаточно. И пора начинать процесс мышления… Прямо так высокопарно и сказала. А потом загадала мне загадку. Простенькую совсем. Звучит так:

[b]«Брадобрей в городе бреет всех мужчин, который не бреются сами. Кто бреет брадобрея???»[/b]

Дурацкая загадка. Я, было, стал простые ответы давать: «Сам бреется», - говорю. А девочка в ответ ласковым как у психотерапевта голосом: «Вы невнимательны», - говорит, - «Брадобрей бреет только тех, кто сам не бреется. А тех, кто сам бреется – не бреет…»
«Да-а-а», - думаю, - «Сейчас мне достанется…» И произношу нечто прямо противоположное. Говорю: «Значит брадобрей ходит с бородой. Небритый ходит…»
Девочка меня опять в невнимательности попрекает: «Брадобрей», - говорит, - «Не может не бриться. Ведь он должен брить всех, кто САМ НЕ БРЕЕТСЯ!!! Значит он бреет ВСЕХ БОРОДАТЫХ!!! И себя – бородатого».
Были бы мы наедине, я бы выкрутился. В нелогичности ее обвинил бы… Или еще как-нибудь отшутился. А тут же люди смотрят. И моя жена тоже, между прочим. И дядька вредный с заднего ряда. Дядька еще и гадости начал говорить по поводу моего мышления… А девочка его так резко оборвала, что мне аж приятно стало. Говорит: «Да Вы сами-то на графики посмотрите, в конце концов. Ведь уровень глюкозы-то падает. Резко падает… А уровень конечных метаболитов – отходов мышления – РАСТЕТ!!! Значит, думает человек. Вот и не мешайте…»
Дядька с задней парты стушевался и за спины спрятался. Пошел, так сказать, на свою заднюю парту. Да и то, если бы он еще немножко поехидничал, ему бы точно пришлось следующую загадку отгадывать. С моими комментариями про его процесс мышления. Да и не только с моими. Вокруг народ не совсем бестолковый собрался. Все за меня болеть начали, и сочувствовать всячески. Особенно жена. А мне, стало быть, пришлось дальше думать. Под лазерным прицелом этой медицинской бандуры и под взглядом жены…
Вот сами подумайте, какой еще ответ может быть у этой загадки. Кроме ответов: «Сам бреется», и «Не бреется вовсе»?
Первое, что я ляпнул еще, это: «Жена бреет». А кому еще брадобрей доверится? Но тут даже комментариев от девочки не потребовалось. Я только сказал, как аж сморщился. Сразу понятно, что ответ неверный. Девочка не удержалась от комментария, конечно. Молодая еще. Но надо должное ей отдать, комментарий был приличный. Говорит, что все уже отметили, с каким уважением я к своей жене отношусь. Жаль, говорит, что я не брадобрей…
И все женщины в нашей группе так захмыкали добродушно… Что вредный дядька из заднего ряда стал вперед пробираться. Из зависти, наверное. Но на него цыкнули, и всякое движение в зале прекратилось. Чтобы мне не мешать.
И вот представьте себе, картина. Лежу я в кресле и думаю. Вокруг все молчат, дыхание затаив. Чтобы мне думать не мешать. Думаю, естественно, ни о каких ни о брадобреях. Думаю я о женщинах прекрасных, о жене… О том, как меня поддерживают в трудную минуту… На графиках уровень глюкозы падает… Уже нуль почти… И понятно, что если я не успею ответ придумать, то глюкоза кончиться… Вот я и думаю: «А что, если бы брадобрею вовсе бриться не надо было бы… Тогда загадка так легко решилась бы… Но где же такого брадобрея найдешь? Этот брадобрей, он как дядька вредный… А не как женщины из нашей группы… Вот ведь подлость то какая…»
Лежу и думаю… Ответ этот и так поворачиваю, и эдак… А ведь вполне получается, если брадобрей – женщина…
Тут девочка и говорит, ко мне обращаясь: «Вы», - говорит, - «Либо уже знаете ответ, либо решили уже и не решать загадку. У Вас, говорит, процесс мышления стал неактивным. И глюкоза заново накапливаться начала…»
Женщины на меня смотреть начали, как на чудо. Смотрят, и ответа ждут… Как погорельцы от Путина. А я головой киваю, и прошу девочку меня из кресла выпустить…
Девочка кресло поднимает, я сажусь поудобнее, и свою разгадку сообщаю почтенной публике. И все вздыхают облегченно, кроме дядьки из заднего ряда. Дядька вскинулся, что-то сказать хотел… Но замолк. Видно, тоже сообразил…
Потом, естественно, вся группа к девочке обернулась с вопросом. Мол, и как? Какие результаты у диагностики? Мы же не просто так загадки разгадывали и меня мучали? Хватило ли у меня глюкозы? Можно ли меня к лечению допускать?
А девочка говорит: «Пять минут перерыв, а потом ответы на вопросы».
Ну, мы из комнаты этой вышли, размялись… А когда вернулись, девочка меня опять в кресло уложила. И опять прицелилась мне в мозг, где мышление происходит. А параллельно, пока прицеливалась, всей группе и говорит: «В лучшем случае», - говорит, - «Уровень глюкозы полностью восстановился. Но так бывает редко, особенно по вечерам. Если с пациентом все в порядке, то уровень глюкозы будет быстро восстанавливаться. Вы это сами сейчас увидите…»
И действительно, график глюкозы вверх полез. А из графика отходов было видно, что глюкоза просто накапливается. И не расходуется. В общем, интересная машинка. Я так понял, что ей не только мышление исследовать можно. С этим лазерным прицелом можно ведь и другие части мозга исследовать: и затылок, и центр удовольствий, и зрение… Жаль, что я карту мозга не изучал.

Share this post


Link to post
Share on other sites
[b]День второй.[/b]

Чего нельзя не отметить, так это кормежку. Кормили нас пять раз в день, и поначалу казалось – это много. Особенно отличались завтраки. Завтраки были и как шведский стол, и порции приносили с картошкой, кашами, сосисками и котлетами… И в шведский стол давали фрукты и овощи, мюсли и компоты, чай-кофе-печенюшки… В общем, после первого завтрака я решил, что больше нас кормить не будут часа четыре или пять. И съел-то я не так уж и много. От сосисок, например, пришлось отказаться. Я ведь на шведские столы насмотрелся: что возьмешь, то и съешь. А если опоздаешь, то не достанется, будь ты хоть в Турции, хоть во Франции, хоть в Финляндии. А тут еще и Россия…
Я и нахватал себе две тарелки фруктов и колбасы, тарелку каши, яичницу попросил… А тут официантка начала еще и сосиски разносить… С картошкой по деревенски. Так жалко было…
В общем, пришел я на утреннюю пятиминутку как беременный верблюд после марафонского забега: пузо торчит вперед, дышать тяжело и думать не хочется ни о чем, кроме дивана или удобного кресла.
Я так лишь однажды в жизни объелся. Когда моя жена институт закончила, и пригласила меня и двух подружек в ресторан «Прага», отметить это событие. Естественно, что я как единственный мужчина в компании, озаботился заказом еды. Заказал по салатику, по паре порций мяса, газировки с компотом, и вкусных ликерчиков. Девчонки, помнится, салатики съели, газировкой запили и пошли танцевать. Я тоже потанцевал, а тут и горячее принесли: по куску мяса с гарниром, петрушкой и лимоном.
Девчонки мордашки скривили, но танцевать перестали и пошли за стол. Салатики по тарелкам, а к горячему и не притронулись. Танцевать пошли. Я свою порцию съел и стал смотреть на девчонок – классно танцуют, веселятся… А я сижу и голодаю. Так все продолжалось до тех пор, пока не принесли по второй порции горячего. Я и эту свою порцию съел. И дальше голодаю. А девчонки пляшут…
Мне стало скучновато, и я тоже танцевать пошел. Чуть-чуть подергал руками и ногами, и стал девчонок за стол звать: мол, остынет же. Моя жена – тогда еще будущая – мне и говорит, чтобы я ее порцию съел. И первую порцию горячего, и вторую…
А что, я и съел. И с аппетитом съел. А потом съел еще порции подружек. Итого восемь порций получилось: две моих и шесть – девчоночьих. Пузо у меня раздулось и наконец-то появилось чувство сытости. Правда, сидеть стало трудновато, потому что ноги сгибались с трудом. На живот давили.
Ну, я потанцевал чуть-чуть. Как мог. А потом мы гулять пошли по бульварному кольцу. И тут оказалось, что идти я могу только под горку. В сторону метро «Кропоткинская». Это там, где сейчас храм Христа-спасителя. А тогда там был бассейн Москва. Хорошее, кстати, место было. Народу туда ходило явно больше, чем в храм.
Так вот, до бассейна я дошел. Чувствовал я себя как колобок – идти иду, но только под горку. В бассейн уперся, а дальше – никак. Через заборчик кое-как перелез, руки в воде пополоскал, умылся… Даже разулся и посидел на бережку. С девчонками потрепался…
Но это же вечером было. А тут я с утра умудрился обожраться так, что хоть в номер иди. В таком состоянии я и приплелся на утреннюю пятиминутку.

Пятиминутка и правда продолжалась не долго. Минут двадцать. Нас – пациентов – разделили на две группы: тех - кому еще надо обследоваться, и тех – кого уже можно лечить. Я попал во вторую группу. Где были достаточно обследованные. И меня повели лечить.
Что уж там со мной делали – сказать трудно. Я лежал в кресле, а вокруг меня суетились две симпатичные врачихи. Что-то обсуждали, на экраны компьютерные смотрели, прицеливались в разные части меня блестящей штуковиной на штативе… А потом все закончилось, и меня начали поить горячим апельсиновым соком с тростниковым сахаром. Штука ужасно приторная. Такую ни один человек в нормальном состоянии выпить не сможет. А я пил, да еще добавки просил. И заедал какой-то штуковиной, которую врачихи называли щербетом. Не знаю как там щербет, а на вкус это были разные орехи, размолотые и залитые медом. И все это я вдруг стал поглощать практически сразу после завтрака. А я и не думал, что в меня еще что-то влезет.
Сижу я, уминаю все эти сладости и запиваю горячим апельсиновым соком с шестью ложечками сахара на чашку. А врачихи смотрят на меня умильно: мол, терапия прошла удачно…
Я понимаю, что в жизни что-то идет не совсем нормально. Не может нормальный человек столько есть. Даже если этот человек – я. Насчет пожрать, я – конечно – мужик геройский. Но не два же раза подряд. А сам жру и пью (иначе и не назовешь). И аппетит при этом как у ребенка, которому ничего в жизни и не надо, кроме сладостей. В комнате, где меня лечили, зеркало висело. Увидел я в этом зеркале свое довольное жующее лицо… Как у трехлетнего ребенка в кафе - мороженном «Баскин Робинс». И решил, что пора начинать вопросы задавать. Впрочем, не отрываясь от сладкого.
«Что это Вы такое со мной сделали, доктор», - спрашиваю я у ближайшей докторицы, выделяющейся выражением лица. Лица, как бы говорящего: «Вот это здорово у меня получилось пациента полечить. Вон как жует великолепно!!!» Такое выражение лица бывает у любящих бабушек, внук которых съедает уже восьмую бабушкину котлету тайком от родителей. У таких бабушек на лице написана и гордость за котлеты, и чувство превосходства над родителями – не умеющими котлеты готовить.
Чувство гордости за орехи с медом и сок с сахаром на лице у докторицы присутствовало. Но еще присутствовало и чувство превосходства над природой (видимо), которая не позволяла мне столько сладкого сожрать без ее великолепного лечения. Поэтому-то я к ней с вопросом и обратился.
Докторица таить от меня ничего не стала. И с искренностью апологета божественной истины, начала вещать что-то из своих медицинских учебников. Мол, нейроны мозга… (из этого я понял, что мой мозг состоит из нейронов…) А докторица продолжает: «Нейроны мозга потребляют исключительно глюкозу». Тут я жевать перестал и переспросил: «Сахар и другие сладости, что ли?»
Докторица со мной согласилась и стала дальше вещать: «Мол, да. Именно сахаром мозг питается. И чем больше мозг трудится, тем больше сахара ему надо. А мой мозг после этих ихних лечебных процедур, трудится весьма активно. Он выстраивает новую, очень современную, модную и еще какую-то конфигурацию ЦНС (это центральная нервная система, как я понял). И с этой новой модной структурой ЦНС, мой мозг теперь и все мои болезни вылечит, и прервет процессы старения (если таковые у меня есть), и улучшит качество моей жизни (если я в этом зачем-то нуждаюсь). И, мол, все это мне тысячу раз объясняли, и брошюрки читать давали, и денег я за это все заплатил немеряно… Так что должен бы об этом всем знать…»
Мне даже показалось, что докторица эта симпатичная слегка на меня обиделась за мои вопросы. А что, я же не доктор, в конце концов. Почему это я все знать и понимать должен? Я, может быть, и знаю это все… И слышал сто раз… А пока на сладкое меня не пробило (после гигантского шведского стола), все это было для меня не удивительно. Видно путь через желудок лежит не только к сердцу мужчины. Путь к его (моим) мозгам расположен там же. Иначе чего бы это докторицы кормили меня таким количеством сладкого? Правильно, я тоже думаю, что все эти сладости прямиком поступали мне в мозги. Потому что в животе им точно поместиться было уже негде.

А докторицы продолжали меня воспитывать, описывая предстоящее мне прекрасное будущее, как в кратковременной перспективе, так и в общих чертах. Общее представление о прекрасном будущем получалось у них не убедительно. Они и сами это поняли по моей постной роже и медленно исчезающему аппетиту (а может я и впрямь сладкого переел уже). И ограничились докторицы моим прекрасным будущим на ближайшие два дня. Вот эта перспектива меня заинтересовала. Оказывается, ближайшие два дня моя нервная система должна будет интенсивно перестраиваться. Не обращая внимания ни на мое состояние здоровья, ни на окружающие меня обстоятельства. А я сам в это время должен буду спать. Часов по двадцать в сутки. Просыпаясь лишь пожрать в столовке или съесть сладенького в номере. Номер мне уставили этим сладеньким. Всюду сок поставили, сахар и всякие жевательные сласти. И оставили, наконец-то, в одиночестве. Взяв с меня слово, что если мне начнут сниться страшные сны, я немедленно вызову по телефону доктора. Вот лечили бы меня так в детстве…

А спать, тем не менее, захотелось сильно. Это часов в двенадцать дня, поспавши часов десять и проснувшись около девяти утра. Действительно, терапия – сильная штука. Я и пошел спать.
Сны, которые мне снились – это отдельная песня. Я, когда маленьким был, читал запоем Кастанеду. У него там описывалось нечто подобное. Когда сон перестает быть сном и становится какой-то отдельной реальностью: со своими правилами, законами и сюжетом. Но самое главное в снах у Кастанеды, что можно просто наплевать на сюжет сна и заняться чем-нибудь своим. И ничего за это не будет. В отличие от обычной жизни, когда попробуй, забудь об обязательствах. Попробуй, сверни с дороги на работу. Даже если просто свернешь за угол и начнешь какое-то приключение, то потом ведь точно настанет расплата. А во сне – ничего подобного. Просто проснешься, и не будет никакого потом.
К такой безответственности я себя никак приучить не мог. Например, был такой сон. Припарковываю я машину около дома, и твердо понимаю, что сколько раз я здесь машину ни ставил, каждый раз ее угоняют. И каждый раз приходится ехать куда-то на рынок и покупать новую. И главное, ведь помню, что делал я это уже много раз.
Нет, чтобы заехать в общественный гараж, который рядом стоит. Или просто, плюнуть на все, ради чего я сюда приехал, и поехать покататься. (А ведь потом еще выяснится, что я напрочь не помню, зачем приехал…) Так нет, ставлю машину и иду… Куда иду, зачем иду?… Надо потому что!!! И конечно, только отхожу от машины, как слышу сигнализацию: «Тик, тик» И понимаю – это моя машина уезжает. Разворачиваюсь, бегу… И действительно: нет моей машины.
От злости просыпаюсь. Точнее говоря, решаю проснуться из этого дурацкого сна. (Вы когда спите, помните, что Вы во сне?) Так вот, от злости решаю проснуться, и оказываюсь совсем в другой части этого же сна. На рынке, где машины продают. Старые такие машины: победы, волги… Но в хорошем состоянии. Это интересный сон. В нем машину можно выбрать… Договориться, когда за ней приехать можно… В этой части сна просыпаться не хочется. Хотя все время помнишь, что это сон. И не просто сон, а «УПРАВЛЯЕМЫЙ СОН», как говорил на лекции ихний главный. Тот самый, который похож на Гудвина, великого и ужасного.

В общем, к управляемым снам я немножко привык. И стал пользоваться этим всем как приключением. Осознал себя туристом в стране снов. Стал появляться в местах совсем неожиданных и непривычных.
Однажды появился в стране маленьких ушастых гоблинов, которые участвовали в странных соревнованиях. Они пытались силой воли разогнать водный скутер. У взрослых гоблинов это получалось легко, а маленькие не справлялись. И за это у них скутер отбирала команда–конкурент. А самих маленьких ушастых гоблинов обижала.
В этих соревнованиях я был одним из самых сильных игроков в своей команде. Кроме меня там еще было два взрослых гоблина и несколько маленьких ушастиков. Так вот, самым сильным игроком я только числился. А на самом деле – никак не мог понять, как же сдвигать этот самый скутер силой воли? С этим вопросом я и подошел к взрослому гоблину из нашей команды. Тот вздохнул расстроено, и стал мне объяснять. Рассказывать, как сдвинуть скутер силой воли…
Этот сон мне понравился. Я решил еще куда-нибудь зайти и о чем-нибудь спросить аборигенов. Пошел в местный университет и, как назло, попал в столовку. Еда там красивая до обалдения. И очереди за едой, как в любой студенческой столовке в обед. Есть мне опять захотелось от такого изобилия. Хотя живот уж совсем раздулся, что даже во сне ощущалось.
Между прочим, я изо всех управляемых снов просыпался именно таким образом: есть хотелось. Когда настало время полдника, я сходил в столовку (не во сне). Хотя питаться сладким прямо в номере мне нравилось больше. Видно мозг действительно потреблял всю глюкозу очень быстро.
Так и прошел этот второй день. И вторая ночь прошла именно в таких сновидениях. К утру третьего дня я проснулся уже великим специалистом по проживанию в управляемых снах. Проснулся, правда, к самому завтраку. Жена уже почти собралась (ей этот вид лечения во второй день не проводили – перенесли на третий). И мы бодренько направились в столовку. На завтрак, в котором вполне турецкий шведский стол совмещался с русскими сосисками, кашей, картошкой, колбасой и омлетом. Сильный такой завтрак. Как раз то, что надо человеку, оголодавшему в немыслимом количестве путешествий. Пусть эти путешествия и проходили во сне.

Share this post


Link to post
Share on other sites
[b]День третий.[/b]

[b]Утренний сон.[/b]

Утро третьего дня состояло из двух частей. Сначала был сон, который и сном-то назвать трудно. Он был и как жизнь, и как сон, и как школьное сочинение по русскому языку. Этот сон как жизнь позволял делать – что хочу. Не как во сне, где сюжет и события не зависят от твоей воли. Этот сон позволял принимать какие-то решения. Например, именно в этом сне я катался на мопеде по какому-то городу. И даже куда-то ехал, хотя за руль мопеда даже в детстве не садился. Но как-то ехал. Причем, самым сложным в этом катании было вспомнить, куда же мне теперь сворачивать? Самое удивительное, что я помнил множество вариантов этого катания. Прямо во сне помнил. И мог свернуть в разные стороны, и в разные сюжеты. Да, да, именно в разные сюжеты. Как если бы я выбирал: сюда поверну, там будет дорога к подружке. А сюда – в аэропорт. А в эту сторону – попадешь на вокзальную площадь, расположенную в городском тупике. И ничего там интересного не случиться. Как в жизни.
Самое удивительное, что было в этом сне–жизни, так это краски. Наверное, многим людям снятся цветные сны. Мне тоже. Но бывают сны, в которых фонари светят именно разноцветным светом. И дороги такие ясные, как на вымытых машинами предпраздничных улицах. Почти лубок, как бывает только в очень хорошие времена и в очень хорошем настроении.
Это был еще и сон, потому что у него не было никакого начала. Обычно всегда помнишь: «Кто ты? Где ты? И почему?» А здесь в этом нет никакой необходимости. Я просто есть здесь и сейчас!!! Так бывает только во сне. У меня, во всяком случае. Хотя один мой знакомый – мопедист, кстати - рассказывал интересную историю. Он рассказывал, как перестал ездить на мопеде. Он говорил, что перестал ездить тогда, когда однажды вышел из дому, сел на мопед и задумался… Вместо того, чтобы ехать, он задумался над вопросом: «Куда и зачем ехать?» Его поездке на мопеде потребовалось какое-то начало. Какой-то повод и причина. И так ему вдруг стало скучно и противно… Что никуда он не поехал. Ни в тот день, ни в следующий, и ни в какой больше. Так вот, я ехал в этом сне на мопеде без причин и поводов. Как во сне. Или как тот мой приятель, который уверял, что иначе и не ездят на мопеде. Потому что «приключение пропадает!!!»
И это был сон – школьное сочинение. В нем, как и в любом сне, однажды все кончалось. И приходилось просыпаться. Так вот, отличие от настоящего сна, здесь можно было «написать продолжение». Или даже не написать, а нашептать. Как шепчешь, когда пишешь что-нибудь. Шепчешь внутри себя и самому себе.
Причем, нашептать продолжение можно было про новый сюжет, про новое место или еще что-то. Этот самый шепот был не во сне. Когда шепчешь, то понимаешь всю бессмысленность происходящего. Что ты уже проснулся… И уже не вернуть этих синих фонарей и умытых улиц. Уже не проехать к друзьям и любимым, до которых ехать оставалось всего один квартал. Но все равно еще шепчешь, потому что безнадежность не осознается сразу. Еще упрямишься некоторое время в бесполезной надежде… В надежде, что нашептанное школьное сочинение чему-то поможет и что-то спасет. А в этом сне – школьное сочинение помогало. Сон возвращался и продолжался. Не тот сон, где тебе предстояло проснуться, а совсем новый. Тот, где продолжение возможно, еще все живы и где любимые люди еще не обиделись на тебя и не ушли. И где все приключение состоит из мопеда, едущего по синим от фонарей улицам. Мопеда, на переднем сидении которого сидишь ты, а на заднем – неизвестно кто. Но кто-то свой, наличие которого не прибавляет жизни смысла (зачем он?). Наличие этого второго, вцепившегося в твою куртку и что-то говорящего на ухо, добавляет в жизнь остроты, нежности и какого-то счастья, что ли. Того самого счастья, которое позволяет не задумываться над дурацкими вопросами, вроде: «Кто я? Откуда и зачем?»…

[b]Утренняя жизнь.[/b]

Утренняя жизнь, естественно, протекала под впечатлением сна. И не только у меня. Люди вокруг совершали поступки, наполненные внутренней логикой и смыслом. И я тоже. Но чаще всего, эта логика и этот внутренний смысл были понятны только им самим.
Казалось бы, чего проще, зайти в бассейн по дороге на завтрак. Это действительно по дороге в этом санатории. И обратно в номер возвращаться из бассейна не близко. Естественно, что молоденькие девчонки, обнажающиеся при каждом удобном случае, могут и не возвращаться в номер, не переодеваться, а являться в столовую в халатиках. Хотя, какая уж там столовая: настоящий ресторан с салфетками и накрахмаленными скатертями. Явиться в такой ресторан с голой попой, торчащей из-под халатика, могут только очень стройненькие, молоденькие и бестолковенькие девчонки. Потому что после такого поступка к ним никто серьезно относиться не будет. Ведь серьезные люди, как известно, к завтраку переодеваются. И к обеду. И к ужину. Это одна из основ, отличающая джентльмена от прочих. Ведь не может же джентльмен явиться к завтраку непричесанным, в тапках и в халате, из которого торчит изрядное брюшко. Это моветон, сами понимаете. Но…
Как оказалось, многие люди проснулись в этот день с какой-то внутренней логикой. Понятной только им самим. И я тоже. И приперся-таки на завтрак в халате, из которого торчало мое замечательное брюшко. А тех, кто глядел на меня с укоризной, мне становилось по-человечески жаль: они не видели тех снов, где можно нашептать продолжение. Вместе с моралью и счастьем. Даже если это счастье – езда во сне на мопеде.
Хотя встречались и явные «свои». В переходе от бассейна к столовой ремонтировали окна. Через вынутое окно действительно идти было ближе. Может и не ближе, но это окно выходило прямо в хвойную рощу. И солнце светило на землю и на желтые хвойные иголки прямо сквозь лиственницы. Да и дорога до входа в столовую была здесь прямая и великолепная.
В другое время я бы удивился, усмотрев в проеме этого окна стройную даму в сером костюме, сужающемся у колен. Даму, которая упираясь зонтиком в пол, пробиралась в хвойную рощу. И весьма недовольно поглядывала на рабочих, которые загораживали ей проход. И никто не удивился. Я не удивился, потому что понял ее тягу к прекрасному. Рабочие не удивились, потому что испугались: уж больно грозно и недовольно смотрела на них дама, одевшаяся к завтраку в вечерний наряд. А больше рядом-то никого и не было: жена моя убежала вперед и не смогла приревновать, когда я подал даме руку. Ведь неудобно же человеку перебираться через подоконник в вечернем платье, не опираясь на крепкую волосатую мужскую длань. Как я сейчас понимаю, сцена выглядела весьма комично, учитывая мое симпатичное брюшко, озорно выглядывающее из халата. Но зрителей не было, а мы с этой дамой поглядели друг на друга как люди высшего общества, объединенные кастовым превосходством. И пошли дальше каждый своей дорогой: она через хвойную рощу, а я – по переходу. Шлепая тапками и испытывая ни с чем не сравнимое чувство выполненного джентльменского долга.

[b]Завтрак.[/b]

Завтрак прошел без всяческих неудобств. Были, конечно, курьезные моменты. Но это все выглядело смешным лишь в пересказах. Но так я и сам могу – любую ситуацию выставить смешной. А на самом деле все было великолепно: еда была вкусной и своевременной, собеседники за столом ненавязчивы, а музыка в зале – тиха и умеренна.
Ну, да… потом мне говорили, что майонез капал с куска заливной рыбы мне за пазуху, а я лишь задумчиво размазывал его салфеткой по груди. И крошки от пирожков из слоеного теста осыпались поверх майонеза, прилипали и создавали желто-рыжий жилет поверх живота. А я лишь грустно улыбался на это безобразие и советовал окружающим не надевать к завтраку вечерний костюм.
Дама в сером смотрела на меня понимающим взором и томно завидовала. Мол, как же этим мужчинам удается оставаться джентльменами, даже измазавшись в соусе по самые уши? И как тяжела женская доля, вынуждающая быть красивой всегда и везде. За что женщины и лишены многих прелестей жизни: не почавкаешь публично, не вымажешься в крошках от пирожков, не протрешь салфеткой грудь даже тогда, когда туда упал кусок заливного судака… В общем, можно сказать, что утро началось в теплой и дружественной обстановке. А мнение тех, кто «не въезжает», мы проигнорировали. Хотя надо отдать должное моей прекрасной жене: глаза у нее чуть на лоб от удивления не вылезли. Я так фривольно обычно себя не веду даже дома. А тут на людях. Да и то сказать, моя жена – человек вполне взрослый. И хорошо понимает, что если так себя с дамами вести, то это мгновенно кончается романом. А здесь – и намека нет. Просто два интеллигентных человека… Ф-у-у-у, когда пишешь, то все выглядит совсем не так благостно, как было тем чудесным утром. Совсем.
[b]
Пятиминутка.[/b]

Пятиминутка – это такое время, когда врачи рассказывают друг другу и пациентам, чем следует заниматься сегодня. Мне было скучновато. Там был шум и споры, пациенты, еще не прошедшие процедуры лечения, очень странно отзывались о нас – первопроходцах. Моя жена, кстати, тоже очень активно интересовалась «неадекватным поведением мужа». А дядька, который вел все это мероприятие, как-то зал успокоил. Он всех замолчать заставил словами, что вот, мол, очень важный вопрос был задан. И надо не упустить, надо поговорить и обсудить… В общем, зал замолчал, а дядька этот на жену мою пальцем показывает и говорит, не могла бы она повторить то, что только что сказала…
Жена, уже смущаясь, начала нечто говорить про неадекватность моего поведения, про майонез на пузе… А дядька ее и спрашивает: «А как, тот человек, которого она всегда знала как своего мужа, и который вдруг стал себя так неадекватно вести… Нравится ли ей это человек?» Жена как-то потупилась и говорит, что, мол, я ей в любом виде нравлюсь, даже в халате, кокетничающий с совершенно посторонними красавицами…
Дама в сером, которая уж собиралась в мою защиту высказаться, спину выпрямила и гордо оглядела аудиторию. Как будто это она моей жене нравится, а не я. Вот ведь умеют некоторые управлять людьми.
Но и моей жены есть границы, которые лучше не переходить. Она и говорит, как будто граница уже позади, что отношения с мужем – это не тот вопрос, который она задавала. А задавала она вопрос о явном неадекватном поведении мужа, возникшем под действием медикаментозных препаратов. И что такая терапия недопустима, так как влияет на психику людей…
Дядька ее и спрашивает тихо так, как будто на него и не орут вовсе. Он говорит: «А что, Вам собственно не нравится? То, что Ваш муж подал даме руку без каких-нибудь задних мыслей? Или то, что он явился на завтрак в халате, вопреки Вашим семейным традициям и обычаям? Или он Вам просто не нравится в таком виде?»
Тут уж жена не выдержала: «Да!!!» - кричит, - «Мне совсем не нравится, что он как студент себя ведет. Ходит как сомнабула и улыбается всем одинаково. И мне улыбается как вон той и вон той…» И пальцем показывает в разных женщин в зале. А я и не заметил, честное слово, как я успел улыбнуться такому количеству женщин…
А дядька-ведущий следующий вопрос задает. На поражение: «Так если я Вас правильно понял», - говорит, - «Вам не нравится просто-напросто искренность Вашего мужа, так? Что раньше он был приличиями обременен и не совершал поступков, приятных посторонним женщинам. А теперь – совершает, так?»
А жена кивает возмущенно…
«А как Вам кажется», - спрашивает дядька – ведущий, - «Ему самому-то нравится, что он вытворяет? Ему-то хорошо?»
И вот тут-то жена сдержаться-то и не смогла. «Да», - кричит, - «И самое ужасное, что ему это все нравится!!! Что он ни капельки виноватым себя не чувствует!!! А я хожу тут за ним, и думаю что попало!!!»
И села. И лицо руками закрыла. А плечи вздрагивают… Я было подошел, по плечу погладил… Я и не понял, на что она так остро среагировала… А у нее плечи все вздрагивают…
Мне ее жалко так стало… И женщина в сером подошла. И другие, на которых моя жена пальцем показывала. Как ни странно, все они вчера процедуры проходили. Я видел. Странно то, что все они мне действительно нравились. Не потому нравились, что выглядели особенно. Нет. Они были как-то естественны. Видно было, что эти люди живут – как хотят. Наверное, это и ценится в царствующих особах. Видно, что они как хотят, так и живут. И никто им не указ. И не важно, сколько у них денег и какие у них должности. Важно то, что сразу видно – царственность и самодостаточность. Видно, что этим людям достаточно нашептать себе продолжение любых событий, и мир им подчинится. Как в моих снах…
И не важно, что там «НА САМОМ ДЕЛЕ». Важно то, что у этих людей есть жизненный опыт такого нашептывания. И что стоит им совсем немного потренироваться, и они так в обычной жизни смогут.
А дядька – ведущий, по нему сразу видно, что у него тоже есть опыт такой жизни. И что он сейчас по поводу моей жены что-то такое нашептывает. Чтобы она сказала или сделала такое, что ему нужно. А вот это мне уже совсем не понравилось. Я и говорю ему, дядьке–ведущему, чтобы он немедленно оставил в покое мою жену. И вперед выдвигаюсь, чтобы ее загородить. Смотрю, а рядом со мной встает эта женщина в сером… И еще одна, и еще… Все, на кого моя жена пальцем показывала. А еще дядька встал, который тоже вчера процедуру проходил…
Я даже удивился: «Откуда они-то знают про дядькины манипуляции?» И сам себе отвечаю: «Так просто видно же!!! Вот и заступились все гурьбой. Это же так естественно, всем заступиться за человека, на которого нападают…»
А жена как-то со стула своего на это все посмотрела… Удивленно так… И беззащитно… И стало понятно, что ей действительно помощь нужна была. От друзей. И что друзья-то вот они… Просто стоят перед ее стулом. И заслоняют спинами от дядьки ведущего. Тоже мне, героизм, вообще-то говоря.

[b]А потом…[/b]

А потом, после обследований, пришлось пойти спать. Всего-то часов в двенадцать дня. Всем тем пришлось, кто прошел процедуры вчера. Потому что «у них глюкоза потребляется мозгом особенно интенсивно». А жене моей прекрасной пришлось остаться на процедуры, потому что отказаться от них она и не подумала. Ведь за нее со студенческих времен никто не заступался «просто так». Ну и что, что не надо было? Ну и что, что она итак сильнее всех? А вдруг, если что, то как же?

Share this post


Link to post
Share on other sites
[b]День четвертый.[/b]

А на четвертый день моя прекрасная жена вдруг начала вести себя с непринужденностью секретаря райкома в подшефном колхозе. К завтраку она оделась как-то легкомысленно. Как будто это и не завтрак вовсе, а вечерний выход в театральную студенческую студию: с виду простенько, но очень вызывающе. Казалось бы, обычные джинсы, пиджак, туфельки… А вот повеяло чем-то неуловимым, и все мужики вдруг стали оборачиваться и смотреть вслед. Да и женщины тоже.
За завтраком она вдруг встала, погладила меня по голове и сказала: «Как ты прекрасен…» Причем погладила не как мужа, с которым знакома достаточно давно. Погладила как любимую собаку, которую в общем-то просто нет времени погладить подольше. Погладила, запустив пальцы в волосы и испортив всю прическу. Так гладят, когда хотят показать всю близость родства душ и повадок. Это как разговор двух разведчиков на вражеской территории, когда один говорит другому: «Ты главное верь мне, и все будет хорошо… Враг будет разбит и победа будет за нами… Ты главное верь…» Ох, как я не люблю такой героизм!!!
А жена погладила меня на ходу и ушла за соседний столик, где сидел дядька незнакомый с подружкой. Это сразу было понятно, что не с женой, а именно с подружкой. Уж больно тщательно она одевалось в белое разных фасонов. Замужние девочки так не одеваются – это же сколько одежды пачкается-то. Каждый день надо все новое одевать, начиная от пиджака и заканчивая всяческими незаметными аксессуарами. Так не одеваются без всякой цели. А какую цель может преследовать молодая и красивая девочка, приехавшая в санаторий с дядькой? Ну, конечно, цели могут быть разные. Особенно, если санаторий такой необычный, и лечат здесь так сложно и фантастически. Может, она просто чистюля, кто ее знает. Но девочка эта лет на десять моложе своего дядьки. И вела себя уж больно идеально: смотрела широко раскрытыми блестящими глазами, слушала его «раскрыв рот», подавалась к нему всем телом, когда дядька вдруг обращал на нее внимание. А уж потягивалась так, как будто не выспалась. Руки задирала вверх и отводила назад. От такой «зарядки» грудь у нее выпячивалась вперед и увеличивалась до размеров неимоверных… Что тут скажешь?
Конечно, на четвертый день мы все себя вели не слишком привычно. Как-то сразу бросалась в глаза эдакая раскрепощенность и своенравность людей. Как будто им кто-то разрешил быть самими собой. А они вдруг поверили, и начали выглядывать из под привычных масок. Но они все – люди посторонние. А вот моя жена, это да…
Подсела она к этой парочке и о чем-то с ними начала болтать. А потом дядька этот незнакомый достал из кармана ключи от машины и плюхнул на стол. Целую связку ключей. Жена моя схватила эту связку, и непринужденным жестом сунула к себе в сумочку. А потом вскочила, подбежала к девочке – а вовсе не к дядьке – поцеловала ее в щечку и упорхнула.
Я, честно говоря, сначала не понял, что это были за ключи. Но мне «велели только верить…», и я сделал «морду чайником», как будто все идет как надо. А что мне еще оставалось? Девочка эта (да какая, к черту девочка – ей лет тридцать семь, наверное)… Так девочка эта, вместе с дядькой, как-то глазами хлопали странно. Как будто сами не понимали, что натворили. А я в окошко столовой увидел, как моя прекрасная жена подошла к совершенно незнакомому мне белому лексусу, села на место водителя, рукой в окошко помахала и уехала… Хорошо хоть не только дядьке с девочкой помахала, но и мне тоже. А дядька с девочкой только глазами на все это хлопали.
Жена, конечно, машину водит иногда. И если уж ей зачем-то нужно, так взяла бы нашу машину. Не лексус, конечно, но очень приличная вольво. Да и стоит не меньше лексуса. Зачем ей чужая машина понадобилась? И куда она поехала-то?
Ответ на эти загадки появился часа через три, почти к обеду. Когда моя жена наконец-то появилась. В виде каком-то совершенно не мыслимом. В каких-то шортах зимнего покроя, длиннющих сапогах. В чем-то блестящем выше шортов, что и не пойми как называется – то-ли курточка, то-ли пелерина… А в руках у нее букет бледно зеленых роз штук в двадцать пять – тридцать. И за ней мальчик с кучей пакетов тащится в форменной жилетке магазина «Азбука вкуса». Я и не знал, что у них доставка есть. Сначала позавидовал – я-то всегда сам продукты таскал. А потом выяснилось, что никакой доставки там нету… Это все моя прекрасная жена организовала. С легкой принужденностью секретаря райкома, приехавшего на отдых в подшефный колхоз.
Я, было, пошел ее искать. И нашел. Около администратора, с которым моя жена трепалась непринужденно, пока мальчик из «Азбуки вкуса» пыхтел под тяжестью пакетов с покупками. По виду, там тысяч на тридцать было разной еды. Это если не покупать икры с шампанским. А, как сразу выяснилось, икра в пакетах была. И не в самых маленьких упаковках. Потому что одна из таких банок прямо у меня на глазах перекочевала из пакета под стойку администратора. А меня при этом разговоре опять погладили по голове и отправили как детсадовца из кабинета директора. Мол, не время еще… И переглянулись при этом (жена с администратором) весьма заговорщицки.
О чем они там договаривались – сказать не так уж и трудно. Потому что к обеду жена переехала в трехкомнатный номер. И зачем ей это понадобилось? А я, как верный друг разведчика вопросов не задавал, «ходу операции» не мешал, и делал «морду чайником»: мол, все идет по плану…
Народ некоторое время на нас с женой косился, но с вопросами никто не приставал. А к вечеру привыкли. Ну, занимаются люди какими-то непонятными делами. Мало ли, какие дела у людей. Что же теперь – во все нос совать?
А к вечеру в трехкомнатном номере моей жены начали собираться люди. Подружка какая-то приехала, которую я ни разу не видел. Потом еще парочка – не очень богатые муж с женой. Девочка пришла с дядькой, который жене свой лексус давал. Меня пригласили, естественно. Я пришел, потусовался немного… В общем, довольно весело было. Жена плясала неуемно как-то. Наконец-то я разглядел фасончик ее новой кофточки: такая простынка, из которой вырезано нечто вроде пончо. А по бокам эта простынка просто завязывается узлами по бокам. И получается очень скромненько, как в студенческие времена. Когда надеть было нечего, и девчонки выпендривались всячески.
Я этот фасончик хорошо знаю. Он такой скромненький, пока узлы не развяжутся. А как развяжутся (а к концу вечера они почему-то обязательно развязывались)… В общем, этот нарядец моей жены был совсем не студенческим. Он был какой-то дизайнерской фирмы, что выражалось в очень яркой белой ткани… И очень скользкой… Узлы на ней развязывались значительно быстрее, чем на тех студенческих кофточках из простынок… Которые я видел во времена моей молодости.
А уж девочка эта, которая с дядькой-лексусом, она на мою жену глядела такими завидущими глазами… Так ей кофточку хотелось, как у моей жены… В общем, все было как в студенческие годы. Я даже и забыл, что женат. Развлекался, как все. А чего думать, если все равно ничего не понятно. Наверное, объяснят потом. Чего сейчас-то веселье портить?
А вечером все, конечно, что-то разъяснилось. У нас в номере. В нашем, обычном. Куда мы сбежали от всех гостей и подружек жены… А в трехкомнатном номере кто-то остался… И пляски остались… А мы сбежали. Потому что спать хотелось ужасно. И выяснять обстоятельства этого утомительного дня не очень-то и хотелось. Ну, устроил человек какой-то непонятный праздник. Объяснит потом, если захочет… Утром…

[b]И что мне объяснили?[/b]

Вы никогда не пробовали просить объяснений у жены, которая ведет себя с непринужденностью секретаря райкома? Или Вы думаете, что ревность – это уместное чувство в таких обстоятельствах? А может быть Вы считаете, что можно задать вопрос: «Милая, я не понимаю…?»
Те товарищи, «которые не понимают», не достойны общества секретаря райкома!!! Это я знаю хорошо. Сам в свое время отмазывался от ревнивых подружек этим приемчиком. А делать-то что? Сделать вид, что все идет как надо? Что мы, советские разведчики в тылу врага и, поэтому, верим друг другу безоговорочно? Знаю я эти «безоговорочно». Один день – еще ничего. А на второй день… В общем, разбираться было необходимо.
Я и говорю ей с утра, глядя на ее нежно-розовое лицо свежепроснувшегося секретаря райкома, весьма довольного своей инспекционной поездкой в подшефный колхоз. Говорю: «Как ты прекрасна. И праздник какой замечательный ты устроила. Тебе денег дать на продолжение, или у тебя еще остались?» И всякие еще вопросы задаю… Про то, что будет сегодня. А про вчерашний день вообще молчу. Как разведчик в тылу врага. И делаю вид, что мне не только не интересно, но и вообще – это вопрос не моей компетенции. Мол, все идет как надо, враг будет разбит и победа будет за нами… Надо только выучиться ждать и быть спокойным и упрямым…
И тут она, естественно, не выдержала. Еще бы, она вчера какой-то геройский подвиг совершила, а мне даже не интересно. Не порядок, однако. Она мне и говорит таким тоненьким домашним голосом: «А знаешь, милый, мне вчера деньги совсем не понадобились… У меня было в сумочке рублей пятьсот, так они там и лежат…» И вот тут сделать умное лицо у меня не получилось. Как так, пятьсот рублей. Там одной еды было куплено тысяч на тридцать. И обновки эти, тоже не дешевые… И подарки администратору… И розы… И номер трехкомнатный ей не бесплатно же достался? Пусть и на сутки, если по минимуму, но ведь и в сутки он тысяч десять-пятнадцать стоит… Уж я-то знаю цены на все эти побрякушки… А она – пятьсот рублей!!! Разведчица, понимаешь…
И видно рожа у меня при этом была настолько глупая, что жена моя прекрасная стала хохотать, аж со стула на пол сползла… А потом, конечно, начала признаваться в содеянном. Не как партизан на допросе, а как снегурочка деду Морозу…

- Понимаешь, говорит, приснился мне позавчера сон…
(Ничего себе, думаю, сны у человека!) А она продолжает. Говорит,
- Велели нам учиться в этих снах, помнишь?
(Ну, может и говорили, кто же теперь упомнит.)
- Вот, говорит, я и стала учиться. Как нам велели…
(Я, было, пошутить хотел. У меня в семье история была про то, как я в последний раз в кровати описался. Потому что мне сон приснился, как мы с папой пошли на демонстрацию. И мне писать очень захотелось. Я у папы и спросил, мол, можно я отойду пописать? Папа и разрешил, конечно. А я отошел и пописал… Во сне… И кто же виноват, я что ли? Папа ведь разрешил!!!)
Но уж больно мне хотелось дослушать, что же за сон такой должен присниться человеку, чтобы она без денег получила и розы, и жрачку из «Азбуки вкуса», и номер трехкомнатный… И чтобы ей еще за это и спасибо говорили… Так хотел услышать, что не пошутил. А потом и не стал шутить, так интересно она рассказывала.)

[b]Как правильно написать: «Это же надо?», - или лучше: «Эта жена до…!!!»[/b]

Жена, собственно, рассказала очень простую вещь. Почти что из учебника по предпринимательству. Правда, мне такие учебники читать приходится, а ей – видишь ли – все это просто снится. Приснилась ей глава из учебника на тему: «Как что-нибудь украсть, чтобы тебе за это потом сказали спасибо. В первую очередь те, у кого ты украл». Я эту главу читал уже. Мне такие вещи надо просто из-за должности знать. Но чтобы основы предпринимательства осваивать во сне?…
Во сне ей сказали (или приснили, или она сама себе приснила, не знаю как лучше сказать)… Приснили ей, как готовиться к воровству. Приснили ей, что совсем не надо думать о том, как украсть. Думать надо только о том, что ты будешь делать, КОГДА ТЕБЯ ПОЙМАЮТ???
Думать об этом надо грамотно, потому что именно когда тебя поймают, ТЕБЕ ДОЛЖНЫ СКАЗАТЬ СПАСИБО!!! И если ты до этого (до СПАСИБО) не додумался, то воровать НЕЛЬЗЯ!!! А если додумался, то не воруй!!! Иди сразу к тем, у кого собрался воровать, и требуй благодарности. Пусть заранее говорят спасибо. А когда они начнут тебя благодарить, требуй от них то, что украсть собирался. Понятно я объясняю?!
Мне по-началу тоже было не понятно. Мне эту главу преподаватель раза четыре объяснял. Я, честно говоря, главу эту просто выучил. И зачет сдал. И теорию, в общем-то, знаю. Но на практике применять не пробовал. Я же не красивая девка, чтобы мне все на свете дарили, да еще спасибо говорили за это. А ведь воровство, за которое благодарят – это, как ни крути, просто подарки такие, не так ли?! Но это я (скорее своего) перед самим собой оправдываюсь. Что моя жена (не только умная, но и красивая, в конце концов) выучила уроки, которые я до конца не освоил. Это, что ли, и называется ревностью???
Всю ночь, оказывается, моя жена во сне воровала тот самый белый лексус, на котором уехала утром. Точнее говоря, не воровала, а училась воровать, чтобы ей потом сказали спасибо.
Училась она очень просто. Нам это еще вечером объясняли. Про «управляемые сны». Что в этих снах можно не только управлять сюжетом или событиями. В этих снах все можно начинать сначала. Пока интересно, конечно. Вот жена и начинала этот свой сон про лексус до тех пор, пока не научилась его воровать. Вот так. А утром уже все было просто. Она просто повторила свой сон и уехала на этом лексусе.
Сон был простой. Она просто погладила меня по голове и сказала, чтобы «я ей верил». Потому что «враг будет разбит и победа будет за нами…» И ушла как в бой. К тому столику, за которым сидел дядька с лексусом и красивой молодой девочкой.
А за тем столиком она просто рассказала: «Какая ее муж сволочь. (Это Я, оказывается, сволочь последняя.) Потому что не только не обращаю на нее внимания, но и не ревную больше совсем. А ведь так не бывает, если люди любят друг друга. В общем, рассказала она этим голубкам всю эту мутную пургу и попросила помощи. Мол, спасайте люди добрые, светлую и чистую любовь. Дайте ей лексус, и пусть муж ревнует со своим вольво. И, что самое удивительное, дали-таки ей лексус. Потому что дядька этот «в любви, конечно, понимает»!!! И не может не показать красивой подружке свою тонкую душу… Которая выражается в том, чтобы продемонстрировать девчонкам щедрость и доверие… Вот развели-то мужика. Взял, и отдал лексус. Надо же. Хотя, я своей жене вольво тоже доверяю. Но я-то, в отличие от этого мужика, хорошо знаю: «Как моя жена машину водит». Не известно еще, кто из нас смелее. Хотя, что это я? Это меня так наслабо жена взяла, видимо. Чтобы я ей спасибо сказал, что она на чужой машине кататься уехала? Видимо, я уже не только готов ей за это спасибо сказать, но и за руль моей машины пустить? Вот, ведь как она за одну ночь поднаторела-то… А жена дальше рассказывает.

Вот, мол, уехала она на лексусе, и стало ей сразу скучно. Дальше-то что? И поехала она в магазинчик модной одежды. И взяла там две пары сапог, брючки, кофточки… И обещала заехать расплатиться. А пока наобещала вечеринку в трехкомнатном номере в санатории. И рассказала девчонкам – продавщицам, как от старения лечат. И пригласила их… Вот ведь предпринимательница. И как ей поверили только.
В общем, умотала она в обновках на лексусе. И захотелось ей цветов. Которые она и приобрела в киоске цветочном, расплатившись сапогами из магазинчика. А потом поехала в «Азбуку вкуса», и там все было уже совсем просто. Она вместе с администратором списала «испортившиеся продукты». Все это испорченное сложила в пакеты, погрузила на охранника и привезла в санаторий. А потом договорилась с администратором по поводу трехкомнатного номера, за который она расплатилась икрой. И это было уже совсем просто.
Как она расплатилась за свои обновки – я не знаю. Даже спрашивать не стал. Но как-то расплатилась, потому что девчонки из этого магазинчика весьма лихо отплясывали на ее вечеринке в трехкомнатном номере. И продавщица цветов с приятелем отплясывала. И дядька с лексусом и девочкой. То есть, плясал-то он без лексуса. Но глядел на всех так, словно бы все его лексусом должны гордиться.
И что самое интересное, оказывается все они поглядывали на меня с гордостью. Потому что помогли моей жене восстановить социальную справедливость. Мол, надо же, какая сволочь тут (Я, муж ейный – сволочь - конечно). Не ревную, понимаешь. Не вникаю в тонкие движения ее женской души. А танцую тут как советский разведчик в фашисткой германии. С таким видом танцую, что «враг будет разбит и победа будет за нами…» И на жену свою великолепную смотрю, как Штирлиц на радистку Кэт. Как на боевого товарища, с которым связывает нас вовсе не любовь, а коммунистическая мораль. Которая обязывает нас друг другу верить просто потому, что мы «НАШИ».
Вот ведь сволочь какая (Я, муж ейный – сволочь – имеется в виду). А они всей компанией с этим моим сволочизмом борются. Успешно так борются, давая моей жене лексус, снабжая ее цветами, обновками и жрачкой великолепной… И отплясывая в специально для этой цели полученном трехкомнатном люксе…
Обладая такими средствами борьбы, я бы тоже любую сволочь победил. А Вы?!

Share this post


Link to post
Share on other sites
Дальше действительно было еще два дня. Там было множество смешных эпизодов, связанных с исчезновением привычек. Да, да, привычки начали исчезать. У всех, не только у меня. Кастанеда это называл "сталкингом", когда человек выслеживает свои привычки и уничтожает их. А здесь происходило все само собой. Это было довольно забавно, но писать об этом - как-то стало вдруг скучно.

Было еще и это упомянутое Вами "потом". Которое для меня самое что ни на есть СЕЙЧАС. Это тоже очень интересно, но написать об этом нет ни времени, ни желания. Просто где-то в глубине меня сложился островок чего-то нового. Чего-то более умного, спокойного, радостного. Которое не бросается на людей, не сердится, не нервничает... Причем, это именно островок. За его пределы можно выйти и даже вывалиться. И опять начинается дурацкая свистопляска.
Но туда можно вернуться. Чем дальше, тем проще мне возвращаться на этот островок...

Но я ведь не в первый раз езжу на такое лечение. В прошлый раз я был в ноябре 2009 года. И про это тоже передал текст АДМИНУ. Но он начал размещать тексты странно: с конца. Хотя, может так и лучше.

А еще я передал тексты про то, что было после первого лечения. Про то, как я жил и как потерял этот самый "островок" внутри себя. Но я дал слово АДМИНУ, что не буду вмешиваться в его стратегию выкладывания и редактирования моего дневника. Так что могу только что-нибудь новое написать.
---
С уважением,
автор дневника
Билли Бонс.

Share this post


Link to post
Share on other sites
Неожиданно для себя нашел у Лукьяненко описание управляемого сна. Схватил книжку "Фальшивые зеркала". Там у главного героя был кошмар, в котором он должен был пройти по нитяному мосту над пропастью. Левая стена пропасти была ледяной, а правая - огненной. Естественно, что в этом кошмаре герой каждый раз срывался и погибал либо на ледыной стене, либо на огненной.
А в завершении оказалось, что не надо ходить по мосту вовсе. Надо прыгнуть в эту пропасть и учиться ЛЕТАТЬ. Так, чтобы лед был снизу, а пламя - сверху.
Как у Заратустры, только наоборот: "И кто не научится падать, тот научится летать".

Из таких приобретенных умений и складывается тот "островок", про который Вы говорили,Билли Бонс? Не из самих снов, а из привычки превращать кошмары (в том числе социальные, производственные, семейные)в такой вот "полет". Тогда понятно, откуда берется покой в душе, безмятежность и конструктивность в делах и отношениях.

Но причем тут терапия? Это что, все достигается только лечением?

Share this post


Link to post
Share on other sites
Не только достигается медикаментозно. Без лечения такого эффекта достичь невозможно, что бы ни говорили и ни писали Буддисты,синтоисты и китайцы. Это Вам не психология, милый Вы мой. Это действительно терапия синдрома старения, со всеми ее эффектами, включая и эти.

Share this post


Link to post
Share on other sites
0